Лечим депрессию - Лисья молитва — @дневники: асоциальная сеть

четверг, 22 января 2009

17:58

Лечим депрессию - Лисья молитва

Shinsoo

Есть женщины, созданные для любви, и есть женщины, созданные для интриг. Уильям Теккерей

Лисья молитва

За окном зима зима
А небе сказочном луна
Горит свеча вокруг темно
А мы встречаем рождество
За окном снежинки тают
За окном кого-то...
(с) Агата Кристи « Странное рождество»

читать дальше

Слышишь, как за окном падает снег? Маленькие замерзшие хлопья медленно кружатся в темно-сером мире, оседая на землю. Странно, тут так тихо, словно вымерзло все живое. Вымерзло и обесцветилось, потеряв краски. Стужа старая сморщенная старуха махнула изъеденной молью шалью и укрыла лес и горы жесткой коркой обледеневшего снега. Вытяни руку и в тонкую кожу вопьются ее немощным гнилые зубы, они словно засохший сухарь будут царапать кожу, оставляя красные, горящие огнем боли, ранки. От нее нет спасенья, старенькая, с чужого плеча, юката не спасет от скрюченных вездесущих пальцев стужи. Холодно.Слышишь, как за окном падает снег? Маленькие замерзшие хлопья медленно кружатся в темно-сером мире, оседая на землю. Странно: тут так тихо, словно вымерзло все живое. Вымерзло и обесцветилось, потеряв краски. Стужа - старая, сморщенная старуха - махнула изъеденной молью шалью и укрыла лес и горы жесткой коркой обледеневшего снега. Вытяни руку - и в тонкую кожу вопьются ее немощные гнилые зубы, они, словно засохший сухарь, будут царапать, оставляя красные, горящие огнем боли ранки. От нее нет спасенья; старенькая, с чужого плеча юката не поможет от скрюченных цепких пальцев стужи.
Холодно. И без того бледная кожа отливает синевой, покрываясь мурашками. Потрескавшиеся губы искусаны в кровь, и на черных щеточках ресниц оседают уже не тающие снежинки, заносимые ветром через дыру в крыше. Бедный. Я не могу согреть тебя. У меня густой теплый мех, мне не страшен самый лютый мороз. Мой взгляд горит опасным пламенем, а мощные лапы способны переломить хребет одним ударом. Тянусь ими к тебе, силясь обнять, поделиться тем огнем, что живет во мне - но лишь обхватываю свои же плечи. От бессилия хочется выть,глухо, жалобно, задрав морду. Я могла бы увести тебя за собой, спрятать тебя от агонии стужи, но это лишь иллюзия спасения. Терпи. Борись. Не позволяй обмануть себя сну. Сон - его лапы такие же мохнатые, как и мои, но как только ты поддашься его власти, эти лапы тяжело лягут на твою грудь, они согреют тебя, в обмен забрав дыхание и стук сердца. Я этого не хочу. Слышишь?! Не хочу! Ты должен жить. Я хочу, чтобы твое сердце билось, толкая горячую кровь по венам.
Даже немилосердная дрожь, что сотрясала его, стала затихать, и слабое дыхание становилось все легче. Нет, не смей засыпать! Слышишь?! Маленький лисенок, я выбрала тебя, не смей меня бросать! Я не могу тебя согреть. Или могу? Ведь волей случая лесная тропинка привела тебя в старый Храм Инари. Да, это место посвятили ей, странные глупые люди не могут жить без богов. Правда, храм заброшен, но что с того. Случайность или судьба? Но мы здесь, и старые промерзшие стены, что давно забыли тепло живого огня, хотя еще помнят густой запах священных благовоний, защищают тебя от зимнего ветра. Сюда приносили пожертвования, сюда приносили свои надежды страждущие, вознося молитвы, пропитывая древние стены верой. Здесь почти ничего не осталось, лишь там, у входа, занесенная снегом, застыла каменная лиса с болтающейся на шее истлевшей веревкой, что когда-то, видимо, была жертвенной гирляндой.
Надежда вспыхивает, оседая жадным солоноватым привкусом на языке.
- Бьякко-сестра, ты слышишь меня. Помоги мне! Спаси его! Дай сил! Я согрею его теплом собственной крови, я накормлю его свежим мясом, я научу его, я сделаю его частью себя и сама стану частью его души. Помоги, сестра. Он мой. Я выбрала его. Я хочу защитить его. Помоги мне, Бьякко!
Падающие в зимнюю стужу мгновения кажутся вечностью. Но вот медленно разгораются златым огнем каменные глазницы в ответ на вой-молитву. Дрогнули занесенные снегом уши, и Бьякко повернулась, заглядывая в двери полуразрушенного храма, где в углу свернулся комочком маленький человечек. Тело ее содрогнулось, стряхивая оцепенение, и каменная кожа покрылась роскошным белоснежным мехом. И вот неслышно треснула подмерзшая от порывов ветра и вьюги снежная корка, ломаясь под весом ожившей каменной вестницы. Мягко спружинив на лапах, она спрыгнула с пьедестала.
- Спасибо, сестра.
Крупная, размером с хорошего волка лиса чинно вошла под своды храма. Неслышной тенью скользнула к мальчику, оборачиваясь вокруг ребенка пушистым клубком.
Теперь спи, я буду хранить твой сон. Ты мой, и даже смерти я не отдам тебя. Я буду следовать за тобой, куда бы ты ни пошел. Спи. Я согрею тебя, я разорву твоих врагов, я научу тебя любить ночь. Я стану твоим оружием.
Розовый язычок любовно вылизывает детское ухо, шершавые обмороженные щеки и так и не открывшиеся веки. Лишь белые пальчики, что до боли вцепились в мех, не желая терять так неожиданно пришедшее тепло, да ровное дыхание говорило, что ребенок спит, убаюканный лисьей песней. Мой… мой… мой… никому не отдам… мой.
А на следующий день, проснувшись, Гин найдет тушку задушенного кролика у ног. А еще холодной змеей сожмет сердце непонятная тоска, что теперь навечно поселится в душе, тихонько поскуливая, словно вторя ушедшей вьюге. И чей-то странно знакомый голос будет звать отныне и всегда. Подсказывая дорогу, она поведет его туда, где он сможет обрести силу и научится использовать ее, став одним из богов смерти, из чьих жадных рук этой ночью она вырвала его жизнь. Пройдет много времени, но белоснежная тварь не позволит усидеть на месте, увлекая за собой уже не мальчика - мужчину, все так же ревностно охраняя его и не давая покоя.